Ариадна Эфрон в Тарусе: вечное возвращение!
Нечасто вспоминают, что Таруса не просто потерянный рай, но еще и погост. Именно здесь в 1975 году физически завершился род Марины Ивановны Цветаевой – в районной больничке «по невежеству врачей» умерла от инфаркта ее дочь Ариадна Сергеевна Эфрон. Если вспомнить, что в 1906 году здесь же умерла и горячо любимая мать Цветаевой, а шестьдесят лет спустя – Валерия Шевлягина, сводная сестра Марины, место может показаться зловещим.
Однако детская, витальная сила Тарусы выше и прочнее; живое и радостное перевешивает скорбное. Тарусу вспоминают и воспринимают как лучшую из «земных примет», как место первого удара красоты и полноты существования, место, где совершился «восторг души первоначальной». Последние двадцать лет жизни Ариадны Эфрон были освещены и смягчены Тарусой. Здесь она не просто символически вернулась к матери, но и сумела понять ее через этот город. «А главное – все вокруг почти такое же, как в мамином детстве… Все понятнее и ближе становятся здесь истоки маминого творчества – вскормившая и убившая ее Россия”, – писала она.
Возвращение Ариадны произошло отчасти благодаря тетке Валерии Ивановне, давно здесь осевшей. К концу 1950-х бывшая «красавица, богатая невеста, распродворянка, все впереди!» превратилась в «ндравную, недобрую, сколь темнодушную, столь и светлоглазую, несказанно-ведьминской наружности, но при этом привлекательную старуху». Она приветливо приняла племянницу, недавно вернувшуюся из туруханской ссылки, и внезапно предложила ей часть своего большого участка (она очень опасалась, что на излишки подселят кого-то из местного истеблишмента с «мотоциклами»). Правда, через несколько месяцев резко прекратила отношения с Ариадной, запретив даже присутствовать на своих похоронах, – уж очень не нравилась ей подруга-компаньонка Ада Шкодина (Федерольф). То ли подозревала подруг в отношениях особой интимности, то ли просто не сошлись характерами. Ариадна и Ада были вместе 28 лет – встретившись в тюрьме в 1947 году, «японская шпионка» и «британская шпионка» поддерживали друг друга в туруханской ссылке, потом – в Москве, куда обе вернулись на пепелище прежних жизней.
Дом в Тарусе они строили вместе – тяжело доставали стройматериалы, тяжело зарабатывали деньги,- но итог все оправдал. «Господи! Как хорошо!» – писала Ариадна. Дом вышел совсем небольшим, «все в нем просто и скромно до аскетизма» – но с мезонином, балконом-терраской и «ведутой» – сокрушительной красоты видом на Оку. Были «классические ветки сирени и жасмина», и три яблони «с красивыми и даже вкусными яблоками», три грядки зелени, малина и смородина – а главное, много цветов. Цветы и деревья, весна и осень стали героями писем Ариадны Сергеевны 60-х-70-х годов (а ее письма, как известно, – один из лучших литературных эпистоляриев XX века). «…и уже яблоки бухаются с яблонь, и редеет листва, обнажая мускулатуру деревьев и являя тревожные дали, и вороны галдят вечерами, и по утрам — туман и паутины в грушевидных каплях, и сошли огурцы, и мухи кусаются, и пора складывать в чемодан ненадеванные сарафаны. И все это, вместе взятое, называется жизнь…» (из письма Павлу Антокольскому).
Был еще один фактор душевного благоприятствования – среда, окружение. С легкой руки Паустовского Таруса становилась модным интеллигентским местом. Затхлый калужский райцентр превращался, по насмешливому замечанию Ариадны, в «филиал Переделкина и Барбизона; пляж умощен телами окололитераторов и околохудожников; в воздухе висели исключительно интеллектуальные разговоры и философские термины”. При всей иронии и отстраненности Ариадны – среда была родственно-мягкой, а жестокости и чужеродности Ариадне в предыдущей жизни хватило с избытком.
Через три года после смерти Ариадны домик купил советский писатель Анатолий Салуцкий. Нельзя было избежать ремонтов и расширений, но Салуцкие подошли к делу деликатно, со всем почтением – не перестроили дом, но бережно возвели над ним своего рода деревянный саркофаг, сохранив стены и интерьеры.Такова Таруса: все рано или поздно возвращается, все так или иначе возрождается, все помнится. Дом стоит, музей семьи Цветаевых (в доме деда Марины Ивановны А. Д. Мейна) работает, на старом тарусском кладбище Ариадна Сергеевна покоится рядом с Адой Аркадьевной. «Дочь Марины Цветаевой и Сергея Эфрона, погибших в 1941 году», – написано на ее памятнике. Посвятившая всю свою послегулаговскую жизнь творчеству матери, Ариадна вернула в русскую культуру и имя отца, и всю огромную, сложную, трагически прекрасную стихию, имя которой – семья Цветаевых.
